Волшебство лета - Страница 39

С Глэдис поговорит Якоб. Пусть сообщит, что босса вызвали в Штаты по срочному делу. Конечно, Глэдис не обрадуется, но ведь его отсутствие продлится очень недолго! День. Два от силы. А потом он вернется на Стервик, обнимет жену, и скажет, что любит ее и готов молиться всем богам, чтобы услышать от нее то же самое. А если Глэдис ответит «нет»… Ну что ж, он заставит ее полюбить себя, он станет целовать ее до тех пор, пока все воспоминания о мерзком Кевине Ханте не сотрутся в ее памяти, и тогда они вместе начнут жизнь сначала…

Но уехать, не взглянув на жену, он не мог. В доме царила тишина, в спальне Глэдис было темно. Мартин открыл дверь и неслышно вошел. При свете, тонкой полоской льющейся из коридора, он увидел: положив ладонь под щеку, Глэдис мирно спала.

Прелестная, любимая, желанная!

— Родная моя! — прошептал Мартин.

Он наклонился и поцеловал жену в губы. Спящая зашевелилась и тихонько вздохнула. Как трудно было удержаться и не прилечь рядом, не заключить ее в объятия!

Стиснув зубы, Мартин Фагерст вышел из спальни жены и тихонько притворил за собою дверь.

12

Глэдис открыла глаза. За окном дрожали золотые рассветные лучи. На грани реальности и сна задержалось воспоминание, эфемерное, словно облачко. Ей пригрезилось или Мартин в самом деле ночью вошел к ней в спальню, поцеловал ее, назвал своей родной?

Воспоминание казалось таким отчетливым… Только как ему верить? Они с Мартином поссорились… Она едва не залепила мужу пощечину, а затем ткнула носом в грязную историю с Кевином.

Что с ней происходит? Единственный человек, которого она любит, — которого она когда-либо любила, — это Мартин.

Она вскочила, поспешно оделась и, даже не взглянув в зеркало, метнулась к порогу. Одна-единственная мысль владела ею: необходимо любой ценой исправить ошибку прошлой ночи. Мартин ее не любит, пока что не любит, но она ему дорога, и это видно. Во всяком случае, была дорога до тех пор, пока сама не устроила эту безобразную сцену.

Ну что ж, есть только один способ уладить недоразумение. Надо сказать Мартину правду. Черт с ней, с гордостью! Признаваться в любви человеку, который не отвечает взаимностью, горько и больно, но она пройдет через это. Она найдет его и скажет, что Кевин никогда для нее ничего не значил, равно как и все прочие. Для нее существует только он, Мартин!

В спальне мужа не оказалось. Впрочем, стоит ли удивляться? Уже довольно поздно, девятый час, и зачем бы ему сегодня задерживаться в постели? Головка Глэдис не покоилась на его плече, рука не обнимала спящую за плечи; он не прошептал ей на ухо: «Доброе утро!», и она не улыбнулась ему в ответ — томно и многозначительно.

Мартина не оказалось и в кухне, где по утрам он обычно пил кофе с Якобом, обсуждая план работ на ближайший день. Зато на террасе Хильда поливала герани и фуксии в напольных вазонах.

— Доброе утро, мадам!

Глэдис улыбнулась, всей грудью вдыхая свежий утренний воздух.

— Доброе утро, Хильда. Ты не знаешь, где мистер Фагерст?

— Мадам?

— Мой муж, — пояснила Глэдис. — Ты не знаешь, где… — Молодая женщина вздохнула, улыбнулась и покачала головой. — Ладно, пустяки. Сама его отыщу.

Но ожидания Глэдис не оправдались. Она побывала в амбарах, и у стены, и у злополучного валуна: все тщетно!

— Доброе утро!

Это был Якоб. Он подошел сзади бесшумно как тень.

— Доброе утро, — неуверенно отозвалась Глэдис. — Якоб, вы не знаете, где мистер Фагерст?

Кустистые брови старика вопросительно поползли вверх.

— Я ищу Мартина. Мартина! — повторила она, показывая на платиновое обручальное колечко на левой руке. — Моего мужа.

— А, Мартина. Я понимаю.

— Так вы все-таки говорите по-английски?

— Немного.

— Мадам?

— Якоб. Где он?

Старик откашлялся.

— Он покинул остров, мадам.

— Уехал? В Стокгольм?

— В Лос-Анджелес.

Глэдис удивленно распахнула глаза.

— Что вы хотите сказать, в… Нет, Якоб, вы ошиблись. Он бы не уехал в Америку без меня.

— Он отбыл в Лос-Анджелес, мадам. Бизнес.

— Бизнес, — повторила молодая женщина, и вдруг из глаз ее хлынули слезы.

— Мадам, плакать не надо, пожалуйста, — растерянно попросил старик.

— Это я во всем виновата, — прошептала Глэдис. — Во всем моя вина. Мы поссорились, я его сильно обидела, и… Я никогда ему не говорила… Он не знает, насколько я…

Она опустилась на скамью и закрыла лицо руками. Якоб стоял рядом, глядя на нее. Что-то подобное он пережил много лет назад, когда ягненок запутался в колючей проволоке: собственная беспомощность сводила его с ума.

Старик запустил руку в карман, извлек на свет громадный белый платок и вручил его женщине.

— Мадам, все будет хорошо, — объявил он. — Вот увидите!

— Нет! — Глэдис вытерла слезы и поднялась на ноги. — Нет, не будет. Вы ничего не понимаете, Якоб. Я солгала Мартину. Наговорила таких жестоких вещей…

— Вы его любите, — мягко заметил старик.

— Да, о да! Я люблю его всем сердцем! Если бы я только пошла к нему прошлой ночью! Если бы не эта проклятая гордость! Если бы я могла поговорить с ним сейчас…

Якоб кивнул. Так он и думал! У молодоженов что-то разладилось: вот поэтому Мартин и умчался на другой конец света, не дожидаясь утра!

Глэдис шагнула вперед. Слезы высохли, в глазах светилась решимость.

— Я знаю, что вы любите Мартина, — начала она. — Я его тоже люблю. Я должна сказать ему об этом, Якоб. Должна признаться, что он для меня единственный — отныне и навсегда.

Старик расправил плечи.