Волшебство лета - Страница 44

— Не верю, — упрямо повторила Глэдис, шмякнув тесто о стол. — Не верю!

Как бы то ни было, какая разница, даже если предположить, всего лишь предположить, что блондиночка его подставила? Мартин бросил жену, черт его дери, в разгар медового месяца, уехал, не сказав ни слова!

Потому что я причинила ему боль, тут же возразила самой себе Глэдис. Разве можно об этом забыть? Подумаешь, причинила боль! Он обидел меня куда сильнее, не сообщив об отъезде, умчался, даже не попрощавшись… Мартин не любит меня, а я-то, я люблю его до самозабвения, так, что, едва закрыв глаза, вижу его лицо, слышу голос, и…

— Глэдис!

Да, так! Именно так! Я словно наяву слышу, как Мартин произносит мое имя, будто находится рядом, в той же самой комнате.

— Глэдис, любимая моя!

Она развернулась, и дыхание у нее перехватило.

— Мартин?..

Колени подогнулись. Мартин рванулся вперед, подхватил жену на руки и понес в гостиную.

— Дыши глубже, — приказал он, усаживаясь на диван и по-прежнему сжимая Глэдис в объятиях. — Ты ведь не потеряешь сознания, нет?

— Конечно нет, — заверила она, когда туманная дымка перед глазами рассеялась. — Я никогда не падаю в обморок.

— Разве что при виде меня, — хмуро заметил он.

— Что ты тут делаешь, Мартин? И как ты сюда проник?

— Этот Дейви — классный парень! — сообщил Фагерст, осторожно убирая у нее со лба влажный локон.

— Дейви дал тебе мой запасной ключ? Черт, какое он имел право! Ты…

— Я вижу, что успел как раз вовремя. — В уголках его губ затаилась улыбка. — Ты опять экспериментируешь на кухне?

— Я пеку пирог. И не уклоняйся от темы. У тебя нет никакого права врываться ко мне в дом…

— Знаю и приношу свои извинения. Но я боялся, что если назову себя, то останусь за дверью.

— Ты прав. Именно там тебе и место! — Глэдис уперлась кулачками ему в грудь. — Дай мне встать.

— Я люблю тебя, Глэдис.

В сердце молодой женщины затеплился огонек надежды, но страх загасил пламя.

— Тебе нужен твой ребенок, — возразила она.

— Мне нужен наш ребенок, любимая моя жена, но гораздо, гораздо больше мне нужна ты. Я люблю тебя, Глэдис. — Он обнял ладонями ее лицо. — Я обожаю тебя! Ты единственная женщина, которую я когда-либо любил и буду любить вечно, и, если ты не вернешься ко мне, я погиб.

— О, Мартин! Ты серьезно?

В ответ он приник к губам жены долгим, страстным, неистовым поцелуем.

— Клянусь тебе! В ту ночь мне следовало разбудить тебя и сообщить об отъезде, но ты так сердилась… И я… я тоже сердился, потому что при мысли о сопернике я себя не помнил от ревности.

— Я его не любила. Я завела разговор о Кевине только для того, чтобы задеть тебя. Я никого, кроме тебя, не любила.

— Повтори еще раз, — прошептал он.

— Я люблю тебя, Мартин! Я никого и никогда не любила так, как тебя! И не полюблю. Есть только ты, только ты, только…

Он снова поцеловал жену, затем прижался лбом к ее груди.

— То, что я рассказал тебе про Кэрол, чистая правда. Я не звал ее к себе. Она…

Глэдис поцелуем заставила его умолкнуть.

Эпилог

На острове Стервик подобного еще не видывали. Разумеется, свадьбы игрались частенько: ведь молодым людям свойственно влюбляться, так уж повелось от сотворения мира. Но даже несговорчивые торговки рыбой в один голос утверждали: такой свадьбы, как у Мартина и Глэдис, отродясь не бывало!

Конечно, старухи не преминули указать на то, что Фагерсты уже были женаты. Но кто же станет воспринимать всерьез предыдущий обряд? Обвенчали их черт знает где, за морем, в далекой Америке. И вы только подумайте, кто венчал-то — не священник, а какой-то там судья! Неудивительно, что молодые решили сыграть свадьбу заново, как полагается!

Денек выдался что надо: синело ясное небо, на море был полный штиль.

Старухи в один голос превозносили невесту: хороша — глаз не отвести! И до чего ей к лицу белое кружевное платье! А что за улыбка! Сияющая, счастливая, так и лучится любовью к красавцу жениху!

Это точно, красавец, подтвердила одна из рыбачек и шепотом добавила что-то, отчего товарки дружно прыснули.

Плохо, конечно, что невеста не шведка… ну да ничего тут не поделаешь! Зато прелестна как ангел, глазки ясные, в них душа отражается, словно в зеркале.

Вот так, в белокаменной церкви, где в окна струился свет и корзины с цветами выстроились вдоль проходов и у алтаря, на виду у друзей и родственников, что ради такого случая прилетели из далекой Америки, Глэдис Рейнджер и Мартин Фагерст стали мужем и женой.

— Да, — отчетливо ответила Глэдис, когда священник спросил, по просьбе Мартина, по-английски, — согласна ли она взять в мужья стоящего рядом с ней мужчину, чтобы любить его и почитать до конца дней своих.

А когда Мартин пообещал то же самое, он в нарушение всех традиций заглянул в глаза жены и добавил от себя, что и за гранью всего сущего будет беречь и лелеять женщину, которую искал всю жизнь.

Жительницы рыбацкой деревушки все как один всхлипнули, и две разодетые в пух и прах американки в первом ряду — тоже. Даже старик Якоб утер щеки, хотя впоследствии уверял, будто ему соринка в глаз попала.

Рекой лился эль, пенилось французское шампанское. Все танцевали и пели; ели чудесную рыбу и жареное мясо. Гости сдвигали бокалы и чествовали молодоженов до тех пор, пока запас тостов не иссяк.

Да, в один голос уверяли все собравшиеся, свадьбу сыграли на славу, лучше некуда. Однако жениху и невесте больше запомнилось не само празднество, а то, что случилось позже, ночью, когда пели сверчки, в воздухе разливалось благоухание цветов и они наконец-то остались одни в доме на утесе с видом на море.